CqQRcNeHAv

Шёл по городу волшебник

 Светлана Герасимовна Ушакова – член Российской профессиональной медицинской ассоциации специалистов традиционной и народной медицины. Другими словами – целитель. Единственный в округе специалист, имеющий разрешение на свою деятельность от Департамента здравоохранения Югры. Живёт она в городе Белоярском. Точнее, жила. Потому что совсем недавно по приглашению Министерства обороны уехала в Москву, работать в военно-полевом госпитале. Три дня перед отъездом она провела в Сургуте, где мы и познакомились.

— Расскажите, пожалуйста, о своём необычном даре. Откуда он?

— Это всё пошло у нас по женской линии. Бабушка, прабабушка им владели. От мамы он перешёл ко мне, у меня есть дочка, и она уже имеет такой дар, с одиннадцати лет проявилось у неё. Сама я лет с шести стала слышать людей. Внимания на это никто сразу, конечно, не обратил, пока уже в юности не попался хороший доктор, который и подсказал, что я очень чувствительная.  Лечить начала уже, конечно, попозже, лет так в 29 первого пациента себе взяла. Ну, первый блин комом, конечно, всю его болячку я на себя натянула… Постепенно появилась практика, люди стали обращаться, и я уже осознанно начала заниматься целительством.

— Как это работает?

— Слышу я своими органами. Когда человек приходит ко мне, и даже просто звонит по телефону, я уже слышу, что у него болит. Это как эхолокация, а руки мои – как электрофорез, то есть, я прогреваю суставы, снимаю воспалительные процессы руками, в спинах если где-то защемление есть у людей… (надо сказать, что лично мне Светлана Герасимовна как бы между прочим сняла остеохандроз, с которым я не один месяц ходила по местным клиникам).

— Говорят, если ты целитель, то сам, в первую очередь, должен быть здоров…

— Недавно я тоже столкнулась с таким предположением, что целители должны на 100% быть здоровыми. Этого никогда не будет. Потому что целитель — он через себя всё пропускает. Как же мои органы будут здоровы, если я слышу все заболевания этими органами? Если человек рядом сидит с печёнкой больной – печень у меня точно так же болит, если сердечник сидит – сердце так же болит… Я не умею отключаться, постоянно в режиме включения нахожусь, всю жизнь живу с болью. Боль для меня  — это нормально, я к этому привыкла. По-другому уже не умею жить, не слышу себя. Вот постучу по себе — да, я слышу, что я есть, а органы свои я не слышу. Я не знаю, как желудок сосёт, как он кушать хочет. Вы захотели кушать – мой желудок показал, что он кушать хочет, что вы кушать хотите. То есть, все мои органы работают на окружение.

Я из-за чего и поехала в Москву: чтоб мне рассказал кто-то, что это такое.  Почему мы такие? Почему мы слышим органами? Как нам с этим жить? Вот физики и объяснили, что всё это очень просто: что руки у нас как электрофорез, а органы наши как эхолокация работают. Вы за какого-то человека только подумали, а я уже слышу органами за него. И это моментально всё происходит. Я за человека могу всё рассказать: и числа, и имена — всё назвать.

— Почему другие не слышат? Как избранные появляются?

— Родиться надо таким. Этому не научиться, это не передать. Я не могу научить, например, кого-то слышать органами. Можно научить там… Молитвы читать, воду заговаривать, зашёптывать, но как слышать органами – надо родиться с этим. Я же вот сначала не знала, что это такое, но если человек рядом падал в детстве – откачивали меня,  у меня приступ был, сотрясение мозга. Если человек головой ушибся – у меня те же симптомы начинались.

— Когда появилось желание пойти, что называется, легальным путём, добиваться официального признания своей работы? Бумаги, документы – зачем это надо? Такая деятельность и без этого крайне популярна в наши дни…

— Я никогда не хотела заниматься подпольной деятельностью. Я не гадаю, я не привораживаю-отвораживаю, я всегда хотела попасть в официальную медицину, но не обучаться ей, а свои природные знания применять вместе с докторами, то есть, в паре работать. Но так как без документов туда ж не попасть – я поездила по больницам, собрала доказательную базу. С больными старалась в разных местах работать: и в травматологии, и в хирургии… С этой доказательной базой поехала в Москву. Там посмотрели, одобрили всё это, приняли меня очень тепло, хорошо в ассоциацию народную. Но оказалось, что эти документы мне погоды не сделали.

— Трудно сотрудничать с нашими врачами? С чем пришлось столкнуться?

— Бумажки свои показываю, но они никакой роли не играют, так как официальная медицина стоит на своём: вот что надо таблетки, надо резать, надо мази, надо это, надо то – больше ничего не признаётся. В Москве с президентом Российской ассоциации традиционной медицины Владимиром Владимировичем Егоровым мы стараемся в Думе пробить программу такую, чтобы нас, целителей, отделить от шарлатанов. И чтобы обращались к нам, уже зная, что тут их не обманут. Вот наша задача такая. Мы все тоже под законом ходим, и за свою работу мы так же отвечаем.

Мы не пристроиться к медицине традиционной пытаемся, а чтобы (руками показывает) совместно всё это происходило. Легализовать свою деятельность, чтобы нас признали как целителей.

-На Ваш взгляд, какую пользу целительство могло бы приносить людям в совместной работе с официальной медициной?

— Есть, например, в больнице такой пациент, которому уже провели операцию или другое лечение, но рана гноится, например, и заживать будет долго. Моё дело полечить так, чтобы назавтра был результат. Это что касается гнойных, ранений и так далее, по быстроте мы отличаемся. Иногда после моего лечения операция больному и вовсе не требуется.

В Сургут Светлана Герасимовна приехала по рекомендации департамента здравоохранения именно за тем, чтобы пройти очередную проверку в наших клиниках. И я оказалась свидетелем того, как неохотно наши доктора идут навстречу народной медицине. Точнее будет сказать, не идут – пятятся от неё.

— Как-то я в больницу обратилась, в хирургию: оставьте, говорю, меня в палате хотя бы на денёк, я вам за неделю всех ваших больных выпишу (сам процесс нетрадиционного лечения занимает всего-то 5-8 минут, а заживление, как я убедилась лично, происходит в ближайшие 3-5 суток). Там я впервые услышала, что чем больше больных, чем больше коек занято – тем это лучше для врачей. То есть, им невыгодно, если я быстро всех «выпишу», что им даже премии за это платят, чем дольше больные у них там находятся. Я была шокирована, конечно, думала, наоборот: надо быстрей койки освобождать, чтобы люди выздоравливали и уходили, а получается, врачам выгоднее держать людей в больнице?

Во время своего пребывания в Сургуте Светлана Герасимовна впервые в своей практике попросила для работы больного с обмороженными конечностями. Его пятки были очень сильно отморожены, конечности должны были ампутировать.

— При работе с этим больным я спросила, чувствует ли он мои руки. Сначала он их не чувствовал, но через какое-то время он услышал, даже в обмороженных пятках он услышал тепло. То есть, я запустила ему кровообращение. Я надеялась, что из-за того, что кровь начала циркулировать в обмороженных местах, он избежит ампутации. А для меня это главное.

Фото Елены Романовой

Вскоре после отъезда Ушаковой в Москву я перезвонила в больницу. Врач сказал: эффекта никакого и операция всё-таки назначена. А вот другой больной, в послеоперационный период находящейся дома, Светлана Герасимовна действительно помогла. После операции на сердце у неё долго не мог зажить свищ, образовавшийся в груди. Она поработала с ранкой, воспаление прошло, и рану стало постепенно затягивать. Ещё один пример: в окружной ожоговой клинике в Пыть-Яхе у больной с сильным ожогом образовался некроз ткани, которую врачи собирались через несколько дней просто срезать.

— Моя задача была не допустить операционного вмешательства, эту ткань просто выдавить и сохранить кожу, чтобы не было порезов, ткань сама могла вытолкнуть всё ненужное и срастись, без всякого вторжения. То есть, вот это моя работа: сделать так, чтобы всё лишнее ушло само, а организм, мобилизуя собственные ресурсы, восстановил раненое место.

— Вы всем можете помочь?

— Нет. Если я вижу, что не могу помочь человеку, я сразу об этом говорю. Но как психолог, понимая, что любому нужно тепло и внимание, могу дать несколько советов. Уходят от меня люди всегда с позитивом.

— О чём Вы мечтаете?

— Хотелось бы мне заняться благотворительностью в ожоговых центрах, хотя бы раз в месяц приходить помогать. Афганцев сколько ходит – даже просто тёплые слова и то было бы им приятно слышать. Со спортсменами продолжать заниматься, я уже работаю в Нижневартовске с юными спортсменами, они северными видами спорта занимаются.

— Обидно, когда после Вашей работы больные снова возвращаются к своим врачам, и их снова начинают «лечить» таблетками, мазями, операционным вмешательством? Получается, что Ваш труд сводится на нет?

— К сожалению, практика так и показывает: я лечу, и врач видит даже улучшение, до этого, конечно, не было случая, но вот последний у меня случай произошёл так, что человек сам увидел, мы все увидели, кто со мной был, что у человека пошло заживление, подсыхание, но, попав к своему доктору, весь мой труд был опять же на нет стёрт, и врач просто начал опять по-своему лечить. Больному или его родственникам тоже иногда надо просто поверить в нетрадиционного доктора.

— Расскажите, когда Вам поверили…

— Один случай произошёл лет 7-8 назад, под Надымом. У человека палец сняло полностью с кости. Он на трассе работал, и было это зимой. Мы этот палец обратно на кость одели, я поработала заочно, по телефону. Месяца не прошло, за пару недель палец прирос, всё двигалось нормально, и даже операция не понадобилась по пересадке кожи, то есть, всё у человека своё наросло. Это к тому времени был мой самый наглядный результат. Но когда я обратилась в медчасть, чтобы мне дали подтверждение, что это была моя работа, они это все признали, что «да, действительно, Вы помогли, Вы вылечили, Вы сделали это» (а они собирались ампутировать полностью палец, мы написали отказную, что берём всю ответственность на себя), но письменного  подтверждения мне так добиться не удалось.

— То есть, Вы спасаете людей от операции?

— Ожоговый тоже был у меня случай, 70 процентов обгорания поверхности тела. Там и пищевод сгоревший был, и многое другое. Мне принесли фотографию человека, спросили, сколько ему осталось жить. Я посмотрела, услышала, что у него сердце здоровое и он всё это выдержит, и говорю родным:  что вы человека хороните живьём, он у вас ещё жить будет и жить. Но когда мы пришли в больницу, и я попыталась с его женой пройти в палату, меня доктор не пустил, кричал на весь холл, что он со дня на день, я извиняюсь за подробности, но это его было слово, подохнет… Ну, жена за всё хваталась, лишь бы спасти. Я поработала с человеком, регенерация кожи произошла, полностью больной восстановился, из реанимации его выписали. Когда я в те края приезжаю, мы до сих пор общаемся.

— И Вы были уверены, спокойны, Вы уже заранее знали, каков будет результат?

– Я годами работаю с этим, это моё предназначение, гнойная хирургия, поэтому я практически всегда уверена в себе, в своих силах: вот сегодня я делаю – назавтра результат.

— Что, по-Вашему, должно произойти в головах медиков, чиновников, в сознании людей, чтобы ситуация всё-таки поменялась и целителей  признали?

— Сейчас трудно что-то переделать. Сколько было изгоев, изгнаний… Сколько было всего наговорено на целителей, нам сейчас трудно бороться. Но, я думаю, выход есть. Надо начинать с медучреждений, которые готовят врачей, медсёстер, изначально ввести такую дисциплину дополнительную,  ознакомление с народной медициной: для чего мы нужны и для чего они нужны, чтобы в паре мы могли работать. Вот это было бы правильнее. Когда-нибудь это всё равно признают, и нашу деятельность признают врачи, и, я надеюсь, мы будем работать вместе.

— Как Вы получили приглашение работать с ВМФ Минобороны?

— Предложение поработать совместно с доктором по работе с кровью, с воспалительными процессами было для меня очень неожиданным. Мне всё время хотелось узнать, что происходит после того, как я человека полечу. Попав в Москву, я поделилась этим с женщиной одной, а у неё оказалась знакомая в клинике. Мы провели эксперимент: взяли кровь у человека, под микроскоп стекляшку положили и стали смотреть, что делается на экране. Потом достали это стёклышко, дали мне, я с ним поработала минуты две-три, наверно, потом стекло обратно под микроскоп положили. Картина полностью поменялась. Два врача рядом стояли, они мне объяснили, что сразу пошло разжижение крови после моей работы, и была сеточка воспалительная на экране, её тоже не стало. Я наглядно показала и сама увидела, как я воздействую на человека. То есть, если у человека кровь густая, то я её моментально разжижаю, потом – бактерии всякие из крови, оказывается, выгоняю. Всё это мне ещё придало силы и уверенности в своей работе. Вот такой был эксперимент. Теперь хотелось бы поработать с онкологией. Представится такая возможность – я обязательно попробую.

— Зачем Вам это надо?

— Видеть результат у человека – это для меня очень важно, как бальзам на  сердце. Если я вижу, что человек ко мне обратился с какой-то проблемой, а ушёл от меня на крыльях – это для меня большая радость. Я даже себя не представляю, чем бы я ещё могла заниматься, только как с людьми. Пусть это будет бомж, пусть это будет начальник, без разницы, для меня все люди одинаковые. Это как призвание, предназначение в жизни – нести добро людям. Если я чувствую, что я несу добро и могу нести добро людям – почему я должна это скрывать, почему я должна от этого отказываться? Я хочу это делать, и буду это делать. Это моё.

Ольга КОРНИЕНКО

Фото из архива Светланы Ушаковой

(Общее количество просмотров - 467 )
Комментирование и размещение ссылок запрещено.

Комментарии закрыты.