Последний монолог

фото Алеся Антоновича

— Это первый вопрос: что такое человек? Для чего он живёт?

12 сентября 2013 года Юрий Вэлла ушёл из этой жизни. Семье он оставил оленей и землю, за которую в течение двадцати лет бился с ЛУКойлом, миру – бесценное творческое наследие, а мне – слова, из которых и сложился этот фильм.

— …Вот банально: в школе об этом сочинения писали… Я не знаю, сейчас пишут или не пишут, а мы писали. Ты ведь знаешь, ответить на этот вопрос, ну, если, конечно, откровенно отвечать, было очень сложно…

Он уже знал, что уходит. Он оставлял этот мир в неподходящее время. Хотя где они – подходящие времена? Он знал, что уходит. И мы знали.

— … Я смотрел на учительницу, с одной стороны я понимал, что это вопрос советский, на него мы уже знаем, как надо отвечать: ну да, посадить дерево, написать книгу, оставить после себя след, ну, добрый, конечно…

Но сам вопрос в душе человека всё-равно остаётся. И чем дальше живёшь, старше живёшь, этот вопрос сам себе всё больше и больше начинаешь задавать и искать ответ, уже не для контрольной работы, не для сочинения, а для своих внуков, для своих правнуков, у которых может быть не будет такого сочинения, а наверно надо было бы…

Мы приехали к нему на стойбище в июле 2013го. Он сам просил меня приехать, чтобы зафиксировать работу комиссии из лесфонда, от решения которой зависело, будут ли рубить сгоревшую лесную гриву, которую так любят олени. В ожидании мы снимали быт семьи: жена Лена готовила обед и воевала с непослушным колодцем, зять Петр чинил автомобиль, внуки бегали туда-сюда по своим малышовским делам и делишкам…

Вдруг он вышел из избы и неожиданно для нас сел на лавку, прямо перед работающей камерой. Поднял глаза к объективу, смотрел долго, почти невыносимо долго… Я до сих пор благодарна Алесю, молодому, совсем неопытному ещё в киношных делах оператору, за то, что тот не растерялся от этого взгляда, продолжал снимать.

— …Что такое жизнь? Что такое человек? Для чего человеку дана жизнь? Для чего человек родился на этом свете?

Позже, когда мы монтировали фильм, я не убрала ни единого из сказанных им слов, ни единой сделанной им паузы, ни единого вздоха. Раздавший, раздаривший без меры, в тот день он, быть может, хотел отдать самое главное.

— … Умирал Аули. За два дня до смерти его я подошёл к нему, к его постели. Он знал, что умирает. Я, для того чтобы поддержать его, его дух, я ему говорю: ты знаешь, человек просто так не исчезает. Даже если тело умирает, дух его остаётся, продолжает жить. А он мне ответил: так-то оно так, но если после человека на этой земле не осталось ни одного чума, то тогда ради чего я жил вообще? Для чего я детей растил? Если после меня на этой земле ни одного чума не останется?

В глазах его стояли слёзы, и он не старался их скрывать. Я сидела рядом, на той же лавке, и по моим щекам тоже катились слёзы. В одночасье обрушился целый мир. В жаркий июльский день вдруг стало неуютно и зябко, невыносимо тоскливо и больно одновременно. Всё остальное как будто отошло на второй план, оказалось неважным, второстепенным.

— … Я думал, что я пришёл поддержать его дух, а на самом деле оказывается – это он мой дух, находясь при смерти, он пытался поддержать мой дух…

«Последний монолог» с одинаковым вниманием смотрели студенты Полярной Академии в Санкт-Петербурге и университета в эстонском городе Тарту, участники Всемирной финно-угорской конференции в германском городе Гёттинген и зрители кинофестиваля «Аргиш» в Нарьян-Маре, читатели сургутских библиотек и курсанты учебного центра УВД Ханты-Мансийского автономного округа, и ещё многие и многие люди.

16 октября в кинозале национальной деревни Русскинской смотрели его представители многочисленного семейства Сопочиных. Они приехали защитить свою землю от надвигающейся беды. И как когда-то умирающий старик Аули поддерживал его, Юрия Вэллу, так теперь он, Вэлла, поддерживал с экрана своих соплеменников.

-… Сейчас здесь моё стойбище стоит. Перед этим здесь было стойбище моей бабушки. Там, за Ватьёганом, мать моей матери родилась. То есть, я живу сейчас на родине своих двух бабушек…

Сопочины смотрели и слушали очень внимательно. Каждому из тридцати пяти человек, сидящих в зале, было о чём подумать.

В июне 2014го года нефтяная компания Газпромнефть — Ноябрьскнефтегаз выиграла лицензию на пользование недрами, геологическое изучение, разведку и добычу углеводородного сырья до 2039 года на участке Отдельный, где живёт род Сопочиных. 25 августа Сопочины впервые вежливо, но твёрдо сказали «нет, мы не согласны», выразив своё недовольство решением правительства ХМАО на продажу лицензии на участок без согласования с ними, живущими в границах этого участка. Спустя полтора месяца нефтяники вновь пригласили Сопочиных на разговор, привезя с собой в поддержку представителей правительства и прочих властей.

Итак, 16 октября в Русскинской главы и члены семейств угодья номер 14 ещё раз повторили, по какой причине они не согласны допустить нефтеразработки на земле, где покоятся их предки, где пасутся олени: «мы много работали, чтобы сохранить лес и стадо для своих внуков».

Около трёх часов нефтяники говорили о том, что «прошли те времена, когда работали грязно» и что «нас самих сейчас государство штрафует, если мы экологию нарушим», представители властей — что «сейчас мы все живём за счёт нефтяных денег», — Сопочины стояли на своём. Из всех, приехавших на встречу, лишь один человек, член Ассамблеи коренных малочисленных народов Думы округа, манси Надежда Алексеева пыталась защитить их позицию.

Пока готовили протокол, я и попросила включить «Последний монолог».

-… А вот километров пятнадцать отсюда — могила отца моей бабушки, Айваседа Хэши.

фото Алеся Антоновича

А там, где начинается грива, та грива, которую собираются рубить, — там могила Иуси Кольчу, имя которого я постарался оставить за своим внуком. Потому что мой внук – это не только мой потомок, но и его потомок, того Иуси Кольчу. Вот как связана эта земля со многими именами. Ну, а если здесь не останется ни одного чума, то кто будет об этом думать, кто будет об этом вспоминать?…

Чтобы прогнать индейцев с их земель, достаточно было перебить всех бизонов. Индейцы сами ушли в резервации, потому что им нечего стало есть, негде жить, не во что верить. Таков был план американского правительства. А ведь всего двести лет назад они были полноправными хозяевами беcкрайних американских прерий.

Те посёлки, куда в течение последних десятилетий российское государство пытается выселить коренное население с помощью активного социального и домостроительства (в нашем случае это Тром-Аган, Варьёган, та же Русскинская… ), я бы тоже назвала резервациями. Только по-быстрому и без заморочек вытащить аборигена из леса пока не получилось. А сегодня и вовсе не те времена, мешают нормы международной этики и права: не по-человечески вроде как-то.

Противостояние, возникшее в нефтяных семидесятых, сегодня отнюдь не ослабло, не сгладилось. Ведь сколько ни говори аборигену, что в новом веке нефть добывают по-новому, — он-то у себя в лесу разницы до сих пор не видит.

А государство просто сменило тактику. В последние годы из российского законодательства выбиваются те позиции, которые ранее помогали лесным людям сохранить свой традиционный уклад. Теперь, согласно Лесному Кодексу лес в России принадлежит региональным лесничествам, земля — государству. «Нужные» поправки в законах «О рыболовстве ….» и «Об охоте…» ставят коренного жителя в одну строку с браконьером, а изменения в законе «Об особо охраняемых природных территориях», куда ранее относились и земли коренных жителей, создали условия для неограниченного хозяйственного вмешательства. Иными словами, идёт настоящее, хорошо продуманное, плановое наступление. И хантам, так же как и индейцам когда-то, этой войны не одолеть.

Это было очевидно и 16го октября в клубе деревни Русскинской. Когда выяснилось, что доводы чиновников и недропользователей всё равно недостаточно убедительны для семьи, слово взял из сидящих в зале Человек самого большого калибра. Приехавших из леса людей он просто поставил перед фактом: «работы всё равно будут начаты, с вашим согласием или без» и зачитал поправку из Закона о недрах. Если ранее строительство нефтяных объектов и коммуникаций обсуждалось с живущими на этой земле до подачи заявки на лицензирование участка (действовала система «двух ключей», где Югра была равноправным партнёром государства в продаже нефтяных земель), то теперь раздача драгоценных участков на конкурсной основе — прерогатива исключительно федеральных властей. А уже с документом на выкупленное месторождение нефтяник идёт к коренному жителю. И не для того, чтобы спрашивать у него разрешения на производимые работы, а чтобы «согласовывать объекты» уже производимых работ с его, коренного жителя, традиционным видением землепользования. Если это видение в очередной раз, в ущерб государству, не совпадёт с планами промышленника — в законодательстве могут появиться и другие поправки.

Поэтому на фоне всеобщей растерянности аборигенного населения многострадальных югорских земель такие как Иосиф Сопочин с их вежливыми, простыми и вполне обоснованными «нет, мы не согласны» выглядят для кого — злостными саботажниками, а для кого и просто глупцами. Для меня в тот момент Иосиф был герой. Правда, внутренний голос нашёптывал: Иосиф, зачем ты ведёшь людей к тропе войны? А ещё была гордость: какой же ты молодец, Иосиф! И был страх: а если опять не найдут общего языка, сколько ещё будет поломанных судеб…

Сколько же ещё законов нужно изменить, чтобы сломать этих людей, уничтожить голос земли, именем которой этот народ пытается говорить с нами, иными?

-…Для чего ты детей растил, если после тебя на этой земле ни одного чума не останется?

Казалось, Вэлла с экрана обращался напрямую к каждому из сидевших в зале. Его слова были так же просты, как и слова Сопочиных. Разве их трудно понять?

Мы хвастаемся природой, которую сами же планомерно уничтожаем. Мы хвастаемся уникальным народом, у которого сами же отнимаем этот бесценный дар – оставаться уникальным.

Два таких разных мира, существующих в одном пространстве. И он – соединитель этих миров. Уходя, он оставил слова, что ведут к гармонии, до которой дотянемся ли?

— … Кто своим внукам будет рассказывать, кто здесь жил, кто тут чем занимался… Кто завтра идёт встречаться с чиновниками для того чтобы попытаться отвоевать оленье пастбище от чиновничьего произвола?… От чиновничьей жадности на деньги… Попытаться доказать им экологическую целесообразность не трогать эту землю…

фото Алеся Антоновича

Эти слова были записаны 15 июля 2013 года на его летнем стойбище. 16 октября 2014-го в национальной деревне Русскинской они были так же актуальны. И они будут важны до тех пор, пока хотя бы одна семья остаётся жить на своей земле.

<<     >>